Тема знамени сливается со звучанием концерта, с его трагедийными и непомерно растущими ритмами.
Разнимем целостность образа знамени-концерта, и мы увидим, что его создала мысль, познавшая острые противоречия и нравственные катаклизмы войны.
Образ так силен оттого, что отражает не только славу подвига, но проходит через все его круги - и через то страдание, которое несет человечеству фашизм. И поднимается к мужеству, стойкости, верности.
Между этими двумя полюсами - между высотой человеческого духа и бездной его страдания - возникает образ-идея, полный трагического содержания. Оттого знамя так потрясающе человечно и движение его непросто, оно может быть уподоблено участию в действии; перед нами очеловеченный образ вещи: то, что зовут поэтическим антропоморфизмом.
Но мы должны сказать непременно, что для рождения того эффекта, которого достигало знамя «Молодой гвардии», Для возникновения тех ассоциаций, которые оно пробуждало в наполненном людьми театральном зале, мало было бы просто поместить знамя наверху над планшетом сцены и размахивать им. Мало было задумать, что знамя будет выражать то-то и то-то, и подгонять его движение к нужным по содержанию сценам. Чтобы решить такую задачу, нужно быть художником пространства.
Формы разрешения музыки
Мейерхольд был большим мастером пространственной композиции, он владел ее секретом в совершенстве; Охлопков научился у него этому искусству, обладая от природы чувством монументализма, любовью к широким и свободным просторам. Знамя давало нам ощущение высоты и могущества пространства сцены, снимало с нее налет обыденности, скованности и тесноты, и уже один этот величественный образ простора и воли настраивал зрителя на восприятие больших, общих идей.
Я думаю, что тут одним из секретов пространственного воздействия было и движение круга, становящегося почти магическим в соединении с музыкой и полетом знамени в той вышине, которая казалась большей, чем была, ибо рождала ощущение безмерности.
Я думаю, что Охлопков угадал формы разрешения музыки в пространстве, ибо для рахманиновского концерта казался самым близким этот рисунок полыхающего и уносящегося ввысь порыва.
Может быть, он и угадал цвета рахманиновского концерта: они были звонко пламенеющими, скользящими в вечной гамме огня и заката, где начало, зенит и угасание как бы сливаются в моменте кульминации полета.
И зрительный образ знамени говорит, что в нем не идея войны, а идея воинства; в каком-то моменте оно заставляет вспомнить древнерусскую живопись и отроческую фигуру Георгия Победоносца с клубящимся над ним алым стягом (прапором).
В предельной обобщенности и даже отвлеченности действия «Молодой гвардии», совершенно не имевшей параллелей в те дни на сцене, была своя особенность, свой оттенок, который не даст повторить спектакль, даже повторив его художественный прием.
